Дикая Ведьма из Дикого Леса - прода! прода!
http://i27.fastpic.ru/big/2011/1230/ec/7d361c4f84e0dda7dcd6a9ec2154cfec.jpg
* * *
«Ку-да и-дёт ка-роль большой секрет, большой секрет, большой секрет…»
«Нормальные герои всегда идут в обход».
Шарф закрывает почти всё лицо, от дыхания тотчас намерзают снаружи льдинки. Вьюга идёт на штурм, вьюга сечёт с оттяжкой, но —
«Куда идём мы с Пятачком – большой-большой секрет!»
Пригибаясь, как солдат под обстрелом, и выставив левое плечо (на правом – сумка) Алиса пробивалась свозь снег и ветер.
Хороший хозяин, как говорится, собаку на двор не выгонит, кошка Кася в подъезде не слезала с наброшенной на батарею тряпки, а она, бедная-нищастная деффачко, бредёт сквозь метель и пургу, выгнанная из дома… э-э-э… нет, конечно, не выгнанная. По собственной воле пошла.
И вот ведь интересно – то, куда направлялась Алиса, было… ну, скажем так, необычно. Очень необычно. Оно не имело право «укладываться в голове». О нём можно было думать бесконечно, спорить, пока на языке не появятся мозоли.
Но…
«Почему, почему он выбрал эту Джинни?! Ну что в ней особенного, у нас полкласса такие — без ничего. Девочки и девочки. Чатики, шматики, котики. А у Джинни и котиков даже не было! Ну что он в ней нашёл? Почему не Герми? Потому что Джей-Кей так захотелось? Типа ага-ага, знаю, чего вы от меня ждёте, а вот индейскую национальную избу вам всем! Не женится Гарри на Гермионе, обломитесь, муа-ха-ха! Люк, я твой отец!»
Последней фразой на форуме принято было заканчивать посты с критикой – если автор фанфика слишком уж старался всех «удивить».
От дома узкая тропинка бежала через двор, мимо детской площадки, мимо старой, ещё с пятидесятых оставшейся сушилки, где хозяйки развешивали бельё, через дорогу, через ещё один двор, почти не отличавшийся от Алисиного, через ещё одну дорогу — и к заднему входу в городской парк.
Парк был замечательный. Огромный и глухой, Алиса любила именно его первобытность и первозданность. Мама с папой всегда говорили, что там «давно следовало навести порядок», общественность даже писала куда-то письма, и что-то начали делать, с другой, с парадной стороны – но здесь всё оставалось как было.
Невольно стараясь занырнуть поглубже в тулуп – права была мама, но мы ей об этом, конечно, ничего не скажем – Алиса нырнула в сгустившуюся между деревьев темень.
Уф! Хорошо, хоть ветер стих. Нет, верно, верно мама говорит, что лучше нашего тулупа ничего на свете нет, и никакие норковые шубы не нужны, потому что «моя моль на такую закуску себе не заработала!».
Едва заметная в снегу тропинка, кое-как расчищенная, вела мимо детского городка к речному обрыву, где парк довольно круто спускался к воде.
Поворот, поворот, поворот — тропинка запетляла меж древними елями, заросли вокруг становились глуше, свет далёких уличных фонарей давно исчез. Едва ли подходящее место для прогулок четырнадцатилетней девы, но Алиса ничего не боялась. Она ходила сюда уже два года, сперва с папой и мамой, потом только с мамой, потом снова на короткое время с папой, жаждущим убедиться, что «всё под контролем», и, наконец, - одна.
Ещё поворот и Алиса уткнулась в забор.
Нет, не просто в забор – в самый настоящий частокол из заострённых сверху брёвен. Как всегда, она подняла глаза – и, как всегда, увидела здоровенный выбеленный череп на высоком шесте.
Один из многих.
В тёмных пустых глазницах, как и положено, мерцали алые огоньки.
- Уголок Бабы-Яги, - громко сказала Алиса.
Это место построили – якобы – какие-то киношники давным-давно, так давно, что никто в городе и не помнил, болтали, что ещё в войну, собираясь снимать здесь «Кащея Бессмертного». Построить-построили, а снимать то ли не стали, то ли ещё чего-то, в общем, «избушка на курьих ножках» так и осталась стоять в городском парке.
— Эклетричество, однако, — сказала Алиса черепу, вспоминая мистера Артура Уизли из всё того же «Гарри Поттера», мага, испытывавшего неописуемый вострог перед техническими достижениями остального, не-волшебного народа.
Череп подмигнул.
Ворота, впрочем, не сохранились, Алиса вошла на тесный дворик. Избушка в самой его середине, разумеется, была ни на каких не на «курьих ножках», а просто на столбах.
Снег на ступеньках казался нетронутым.
Алиса проворно взбежала на высокое крыльцов, потянула дверь на себя. Это было неправильно — по-настоящему двери следовало открываться вовнутрь, чтобы не замело в январе-феврале, но что ж с этих киношников взять? Как говорится, и на том спасибо.
Сени были темны и холодны. Нормальный человек сразу зашарил бы руками по стене, отыскивая выключатель, но Алиса, вместо этого, просто обмела валенки веником, постучала ими друг о друга, и толкнула вторую дверь.
Четверть комнаты, как и положено, занимала русская печь – по левую руку от входа. Справа стояли какие-то сундуки, над ними – полки. Было дико холодно, но Алиса, тем не менее, скинула тулуп.
Чиркнула спичкой, зажгла свечу, потом ещё одну и ещё. Засветила старую зелёную керосиновую лампу с ещё читавшейся надписью «Артель Промкооперации, 1928». Поёжилась, и полезла в печь, где аккуратной поленицей сложены были сухие дрова.
Казалось невероятным, что не запертый домик в глухой части парка не разгромили, не запакостили и не «расписали туда-сюда по трафарету».
Алиса усмехнулась – как ей показалось, очень взросло, многомудро и понимающе.
Огонь в чёрном зеве взметнулся, взревел бешеным зверем; чтобы согреть вымороженный уральской зимою дом, даже небольшой, печь нужно «гнать» до утра — однако тепло окатило Алису словно морская волна, словно холод в избушке только и ждал команды «отбой!».
Алиса расставила свечи, водрузила керосинку на добела отскобленный деревянный стол; кроме него, в избушку был лишь широкий лежак, застеленый цветастыми лоскутными одеялами, да две лавки возле стола. Ну, и ещё маленькая печечка-пристройка, с двума старыми чугунными конфорками.
Одеяло уже и вовсе не лезло ни в какие ворота. Как оно могло тут очутиться?
Поставив валенки сушиться, Алиса облачилась в домашние шлёпанцы – в конце концов, тут тоже её дом. В котором ей и предстояло провести остаток вечера, всю ночь, и весь следующий день.
Потом она пойдёт обратно, к родителям, папа должен был вернуться из командировки, они с мамой в четыре руки собирались испечь пирог.
Но пока что – она здесь.
Алиса подолшла к оконцу, отодвинула белую занавеску. И, как всегда, застыла, глядя на открывшееся ей.
Избушка всё так же стояла на высоком речном скате, но теперь там, за холмами, на том берегу, вместо многоэтажек Заводского района, вместо огоньков на высокой трубе и градирнях ТЭЦ – лежал совершенно иной город. Иной и абсолютно, совершенно чужой.
Небо над ним заполняло зеленоватое мерцающее свечение, словно в середину клубящегося облака сунули лампу. Порой там проскакивали короткие жемчужные молнии, бесшумные, словно зарницы. Зеленоватый мертвенный свет вцеплялся в чёрные грани небоскрёбов, ну, или нет, не небоскрёбов, но просто высотных домов, какие Алиса видела только на экране – в тридцать-сорок этажей. Здания эти всегда оставались темны, хотя по ущельям улиц меж ними тоже ползали какие-то отстветы.
Чужой город лежал прямо перед най, а вот если глянуть налево, и где тоже полагалось бы светиться окнам Железнодорожной улицы — высились острые вершины елей совершенно глухого и непролазного леса. Лес этот сомкнул ряды, перемахнул через речку, сплетая корни, обрушивая в поток отжившие своё старые стволы и ухитряясь укорениться прямо на них — и напирал, наступал на чужой город, словно раз и навсегда решив поглотить также и его.
В этом лесу не было ни огонька, ни просвета, угрюмые ряды деревьев сдвинули плечи, и зеленоватые сполохи пляшущих над городом молний бессильно скользили по белой броне из снега, скопившегося на их ветвях.
Алиса какое-то время сидела у окошка, подперев голову — картина эта ей никогда не надоедала.
Но потом встряхнулась, повела плечами и, ни к кому не обращаясь, громко сказала в пустоту:
— Дикая ведьма из Дикого Леса вахту приняла!
* * *
